Электронный журнал BioDat

                Почему я решила написать о Толе? Наверное, в первую очередь, чтобы справиться с горем. По крайней мере, мои знакомые  вдовы, уже написавшие о своих любимых или завершившие за них последние труды, советовали мне излить все переживания на бумагу, чтобы стало легче. Кроме того,  мы с Тимофеичем очень внимательно относились ко всему, написанному о тех, кто так или иначе прошел через нашу жизнь,  - об  учителях, коллегах, друзьях и товарищах по экспедициям. Тимофеич с удовольствием перечитывал вышедшие в последние годы мемуары о московских орнитологах, терриологах и герпетологах. Теперь начали умирать мы – поколение, которому досталось продолжать их начинания. И хотя среди нас, увы, нет великих, но мы, как могли, старались воплотить идеи и продолжить дела, начатые нашими учителями. И эта работа означала для нас жизнь.  О ней и речь.
                Время нам досталось очень непростое. Хотя какое поколение может сказать, что жить было просто? Да, не было войны, не было репрессий, не было голода. Но нам досталось пережить развал страны, сохранение природы которой было для нас смыслом жизни. А для Тимофеича, который почти 15 лет отдал Средней Азии, превращение ее в «заграницу» стало большой личной утратой. А любимая Грузия, с ее уникальной природой, как сейчас говорят, биоразнообразием, и славными людьми?
                Все трудности последних двадцати лет в нашей стране легли на плечи именно нашего поколения. Нам пришлось пережить унижение наших стариков, низвергнутых  с академических вершин в унизительную бедность. Нам нужно было как-то объяснить нашим детям, почему мы так плохо живем, если занимаемся делом, которое во всем мире – самая престижная и интересная работа, а мы в нем – не последние неумехи. Нам пришлось делать «лицо» перед иностранцами, представляя свои уникальные  исследования на конференциях и при  этом ловить их удивленные взгляды при знакомстве с нашей бытовой неустроенностью и величиной зарплаты.
                На этом фоне оставаться в профессии, не уйти торговать или, как говорил Тимофеич, не стать «сутки-трое» (то есть сутки что-нибудь сторожить, а трое – сидеть дома) и при этом еще действительно продолжать делать все возможное для сохранения природы, воплощения программных идей наших учителей, было очень тяжело. Но нам, вышедшим из «гнезда флинтова», это оказалось под силу. Слишком  мощным оказалось влияние основоположников, слишком творческой обстановка, сложившаяся в начале пути, слишком светлы и ясны горизонты, открытые старшими товарищами. А еще была потрясающая дружба.  Нам повезло, время расцвета совпало с концентрацией в одном месте  молодых, умных, красивых и увлеченных  людей. И именно благодаря нашим друзьям-коллегам мы справились, потому что всегда чувствовали поддержку, потому что всегда было стыдно  «подвести» и «не оправдать». И для них – друзей и коллег, которые любили и знали Тимофеича, я решила все это написать.
 

                Семья была удивительно мирной, доброжелательной, какой-то тихой. В доме царила  атмосфера добра, многочисленные родственники находили здесь внимание и поддержку в трудные годы. Папа был добытчиком, уникальным специалистом, заведовавшим отделом в оборонном НИИ вплоть до 75 лет. Тимофей Романович казался молчуном, был очень терпеливым и невозмутимым. Но его друзья вспоминали о каких-то веселых приключениях, капустниках, танцах маленьких лебедей в марлевых пачках… И прихрамывал он из-за травмы, полученной при игре в футбол. Он был страстным и очень умелым грибником, любил оставаться один на даче осенью и никогда не приходил без «добычи». Правда, как называлось то, что он иной раз приносил, я так и не запомнила. Я называла их «божанками», но вкусно было необыкновенно. Наверное, от отца Толя унаследовал бытовую неприхотливость и сдержанность в эмоциях. Да и грибы он тоже собирать любил и умел.

                Мама, как и многие жены военных, была хранительницей очага. Пока дети были маленькими, она не работала – в детский сад ни Толя, ни Лена не ходили. А когда дети пошли в школу, Екатерина Гавриловна стала преподавать в школе, но не литературу, а домоводство, которым сама владела в совершенстве. Она не только очень хорошо готовила, но и шила, вязала, вышивала, в общем, умела делать все, чтобы в доме было чисто, уютно и красиво. А еще она до самой смерти в 2004 г. была удивительным «исповедником». Ей всегда доверяли самые сокровенные тайны, она выслушивала и подружек-ровесниц, и молодежь, ей безоговорочно доверяли дети. Наверное, именно от мамы у Тимофеича была удивительная чуткость, так притягивавшая к нему женщин – кто только не выплакивал ему свои печали!

                Толя был вторым ребенком в семье, но первая девочка умерла  совсем маленькой, и Толя, родившийся в 1948 г., стал светом в окошке, утешением и вечной тревогой. Он вспоминал, что в раннем детстве переболел всеми детскими инфекциями, и мама, конечно, страшно переживала за него. Кроме того, он был очень непоседливым мальчишкой, и ему уделяли, порой, больше внимания, чем маленькой сестричке Леночке, появившейся спустя два года. Сестра могла часами спокойно играть в песочнице, а Толя отправлялся в далекие «экспедиции» - за Горьковское шоссе, которое тогда еще было вымощено булыжником, за леоновское поле, на какие-то свалки. Он рассказывал, что его всегда тянуло из дома, в отличие от сестры-домоседки он с удовольствием ездил летом в пионерский лагерь.
                 Конечно, отец хотел, чтобы сын стал военным. Но по воспоминаниям школьных друзей, двоюродных братьев и сестер, Толю с раннего детства интересовало все, что ползает, бегает и летает. Балашиха в те годы была еще окружена деревнями, неподалеку от дома были леса и парки, поля и луга, пруды и речка – простор для пытливого мальчишки. Ближе к старшим классам Толя попытался вступить в один из знаменитых  в те годы московских кружков юных биологов, но порядки, царившие в кружке, показалась ему слишком обременительными. Поэтому в школьные годы его зоологическое становление определялось только книгами, которые покупали в дом без ограничений, природой и более старшими приятелями. Было время, когда он ловил певчих птиц и сдавал их «заказчикам» для продажи на птичьем рынке в Москве. Занятие это требовало не только ловкости, но и знаний птичьих повадок и умения соорудить ловушки, которые остались у Тимофеича на всю жизнь.

                Школа №1, в которой учился Толя, располагалась во дворе дома.  Класс, как показало время, был уникальным. Я не понаслышке знаю многих одноклассников, потому что меня приняли в эту славную компанию. Удивительно, но Балашиха 60-х годов была очень тесно связана с Москвой. Ребят постоянно возили в музеи и театры, причем не только на «Синюю птицу», но и на Таганку. Конечно, многое зависело от вкусов и пристрастий  любимой «классной» - А.И. Севровой, «Алисы», как до сих пор ее называют. Совсем молодая учительница, типичная шестидесятница, она буквально втащила своих учеников в мир свободолюбивой большой литературы. Сама не чуждая поэзии, она привила своим питомцам вкус к Слову. Ох, как мне доставалось за мои графоманские опусы от Толи! Он обладал тонким вкусом, который формировался и в школьные годы. Обладая врожденным артистизмом, он участвовал в агитбригаде, прекрасно рисовал и занимался в изостудии.

                Среди выпускников этого класса было три медалиста, а потом возникли не только несколько кандидатов и докторов  наук, но даже лауреат Государственной премии!  Этим ребятам очень повезло с учителями. Мне запомнились рассказы об учительнице немецкого языка, переводчице, прошедшей войну. Она была неимоверно строга, и в норме больше тройки почти никогда не ставила. Но знания языка, полученные в школе, сохранились у Толи на всю жизнь – в институте он знал язык едва ли не лучше всех, а потом легко общался с  коллегами по-немецки.

                Год, когда Толя окончил школу, был непростым.  Выпуск 1966 г. оказался двойным – из-за того, что эксперимент по одиннадцатилетнему обучению был закрыт, школу окончили сразу и десяти-, и одиннадцатиклассники. Поэтому  в вуз попасть было непросто. А.Т. Божанский попытался поступить на биологический факультет МГУ, но, неважно сдав первый же экзамен, забрал документы и успел подать их на биофак Московского областного педагогического института им. Н.К. Крупской. В те годы  это был  один из ведущих центров биологического образования в Москве, и многие его выпускники стали известными учеными. В  студенческие годы особенно большое влияние на формирование научных интересов А.Т. Божанского оказал один из крупнейших советских зоологов – А.П. Кузякин, преподававший в те годы в МОПИ.  Александр Петрович сделал самую первую «прививку» зоогеографии – он сам был основоположником этой науки и многие  годы сотрудничал с кафедрой биогеографии географического факультета МГУ им. М.В.Ломоносова. Именно туда, в знаменитую коллекцию на 20-й этаж, водил он на выездные лекции своих студентов. А там в те годы читали А.Г.Воронов, Н.А.Гладков, А.М. Чельцов-Бебутов.  Ездить в экспедиции А.Т.Божанский начал еще ву студенческие годы, участвуя в полевых работах  НИИ эпидемиологии и микробиологии имени Н.Ф. Гамалеи на Кавказе и Таймыре.
                 Весной 1971 г. А.Т. Божанский окончил  естественно-географический факультет МОПИ им. Н.К.Крупской по специальности биология и химия, а осенью его должны были призвать в армию. Но почему-то не призвали, и по совету коллег из института имени Н.Ф. Гамалеи, Тимофеич пришел в Лабораторию охраны природы МСХ СССР, которая с 1977 г.  стала Всесоюзным научно–исследовательским  институтом охраны природы и заповедного дела (ВНИИ природа). За полгода до армии Толя привык к коллективу  и пришелся по душе  почти всем сотрудникам, проводивших его весной  1972 г. в армию. Служил Толя в Кутаиси, и об армии вспоминал вполне спокойно. Он хорошо рисовал, поэтому его часто использовали «в мирных целях»: начальство для оформления красного уголка, а сослуживцы – дембельских альбомов.  Но получил он в армии и увечье: на  одном из учений он  неловко стал под орудием и получил контузию, лопнула барабанная перепонка. Одним ухом он слышал хуже. Вполне мирно разобрался он и с «дедами», сказав, что он таким  двойки в школе ставил.
 

                Он много рассказывал об экспедициях по северо-западным областям России в начале 70-х годов. Они были посвящены изучению распространения и оценкам численности обыкновенной гадюки. Численность ее в этих районах всегда была очень высокой, и здесь проводили ежегодные отловы для московского серпентария. Естественно, что вопрос о ресурсах вида был очень актуален: тогда еще только начинали разрабатывать щадящие подходы к содержанию змей и ядовзятию. Поэтому  отход в серпентариях был огромным, а спрос на яд очень высок, и нужно было четко представлять, сколько и где можно отлавливать гадюк без ущерба для состояния вида. В те годы у Толи появились друзья, которые прошли с ним по всей жизни – Р.Пушкин и А. Огнев. Они тогда были только студентами, и Тимофеич стал для них не только другом, но и учителем.

                К концу 70-х годов во  ВНИИ природы сложилась необычайно творческая атмосфера, густо замешанная на профессионализме, энтузиазме, романтике и товариществе. Здесь постоянно или на полставки работали или участвовали в работе ученого совета признанные корифеи отечественной охраны природы – А.Г.Банников, В.Е.Флинт, С.М.Успенский, Н.А.Гладков, Е.Е.Сыроечковский, Э.В.Рогачева, Л.П.Никифоров, В.Л. Рашек, Л.В.Жирнов, Я.В.Сапетин, А.М.Чельцов-Бебутов, Л.В.Денисова, Ю.П. Язан. Уже вошли в пору расцвета и относительно молодые профессионалы – П.П.Второв, В.М.Макеев, А.Н.Головкин, Ю.М. Щадилов, В.А.Бычков, С.Е.Беликов, Л.В.Кулешова, Г.В. Хахин, и еще многие другие.  А в середине 70-х пришла целая когорта вчерашних выпускников биологических и географических факультетов МГУ и педагогических институтов. Мы оказались буквально в питательной среде.
                Это было время создания Красной книги СССР, формирования программ по сохранению редких видов животных, создания концепции сети особо охраняемых природных территорий, проектирования и организации новых заповедников.  Во главе отдела охраны животного мира  стоял тогда один из крупнейших деятелей охраны природы нашей страны – В.Е. Флинт, ставший на долгие годы главным авторитетом и любимым учителем не только для Тимофеича, но и для всех нас. Именно благодаря В.Е. Флинту в эти годы институт стал центром подготовки высоко квалифицированных кадров в области охраны природы. Заседания защитного совета проходили дважды в месяц, и на каждом из них было по две, а то и по три защиты диссертаций. В 1986 г. кандидатом наук в числе плеяды товарищей по отделу охраны животного мира стал и А.Т. Божанский.
                Толю очень уважали коллеги других специальностей. Будучи классным специалистом в узкой области, он вместе с тем обладал широким научным кругозором, высоким уровенем зоологической эрудиции и географическим стилем мышления. Это позволило ему стать одним из участников разработки законодательных и нормативных актов по охране природы – Закона об охране природы, Закона об охране животного мира, которые создавались в те годы при участии коллектива ВНИИ природы.  В те годы была ратифицирована Конвенция по торговле видами дикой флоры и фауны, ВНИИ природа стала научным органом СИТЕС, а А.Т. Божанский – его экспертом. К концу 80-х годов появилось новое направление деятельности - экспертиза различных хозяйственных проектов по разделу «животный мир».  А.Т. Божанский был обязательным участников этих творческих коллективов.

                Во ВНИИ природе к Тимофеичу относились с особым чувством. «Пользовался любовью товарищей» - расхожая фраза, которая по отношению к этому человеку была абсолютно справедливой. Хорошо запомнился эпизод, когда на заре демократии институт выбирал совет трудового коллектива. Именно Тимофеич набрал абсолютное большинство голосов, ему доверяли практически все сотрудники института.
                Мы тогда не представляли себе другой жизни, кроме нашей работы. Где-то с ноября-декабря начиналась подготовка к полевому сезону: закупалось оборудование, заказывались карты, транспорт, согласовывались маршруты и кадровый состав. А  начиная с марта, сначала на юг, а потом все севернее разлетались наши коллеги – кто на месяц, кто на два, а кто и  дольше. К октябрю все собирались, обменивались впечатлениями, писали отчеты и статьи, выступали на конференциях, и опять все начиналось сначала.  К такому ритму с трудом привыкали семьи, поэтому у нас было много семейных пар, или жены и мужья работали в «родственных» организациях и частенько принимали участие в наших работах. Если было иначе, семьи, как правило, рано или поздно разваливались.
                Особо нужно отметить, что коллектив отдела охраны животного мира ВНИИ природы образца 80-х годов был совершенно уникальным. При этом людей объединяла не только работа, но и взаимное уважение и личные симпатии, глубокие дружеские отношения, которые сделали отдел В.Е.Флинта  в высоком смысле слова одной семьей. Это проявлялось не только в объеме и качестве работы, но и в успешности труднейших экспедиций самых разных составов. Жизнь в отделе кипела, причем не только научная, но и общественная. Тимофеич, с его редким чувством юмора, доброжелательностью и галантностью был душой любой компании: без него  не обходились ни традиционные сельхозработы, ни выезды на охоту, ни официальные вечера отдыха под Новый год, ни празднования юбилеев и защит.  Именно с Новым, 1985 г. годом связано начало наших с ним особенных отношений. Нас назначили Дедом Морозом и Снегурочкой, и я легкомысленно заявила, что с Божанским готова быть хоть Бабой Ягой. Перешила свадебное платье в костюм Снегурочки, ну и понеслось - в 1989 г. я стала женой А.Т. Божанского и до последнего его часа была рядом с ним.
                Наверное, здесь уместно отметить, что традиция встречи Нового года во ВНИИ природе жива до сих пор. 29-30 декабря в институт собираются не только нынешние сотрудники, но и те, кто давно покинул его стены. Для нас с Тимофеичем это был особый день. Мы никогда не пропускали этих вечеров. Последний Новый год, который мы встречали с Тимофеечем вместе, был 2007. Он еще плясал и веселился наравне со всеми.

Туркменская экспедиция в Бадхызе, 1983 г. А.Т.Божанский второй справа

организовать совместную  работу не только московских герпетологов, но и привлечь к участию в работе местных специалистов. В первые два года ездили в основном  в Центральный Копетдаг, а жили и обрабатывали материал в Копетдагском заповеднике. В основной состав экспедиции входили Ю.Хомустенко и В.Агапов,  несколько лет работали в ее составе Р.Пушкин, С.Сапелкин, В.Старков, Ю.Ковкин, А.Макаров, М.Хабибулов, сотрудники Московского зоопарка – В.Фролов и С.Кудрявцев. Много сделал для экспедиции  ее ангел хранитель - О.С.Сапыев.  Он стал для нас воплощением всего лучшего в туркменском народе – его радушия и гостеприимства, внимания и доброты. Кроме того, Овез Сапыевич, будучи приверженцем сохранения туркменских национальных традиций,  - европейски образованный человек, ученый, который внес огромный вклад в охрану природы Туркмении и подготовку квалифицированных специалистов. Без его связей и авторитета было бы невозможно ни  найти транспорт, ни его отремонтировать, ни запастись продовольствием, ни устроиться на временное проживание, ни оформить документы, разрешающие проведение работ.

                Одной из основных задач экспедиции была разработка программ сохранения редких видов рептилий. Для этого нужно было покрыть территорию Туркмении сетью многолетних учетных маршрутов для выявления распространения и численности змей, ящериц и черепах. Поэтому требовались не просто герпетологи, но выносливые и опытные люди, способные много ходить, обращаться с ядовитыми животными и переносить все тяготы маршрутных обследований в пустыне. За десять лет существования Туркменская экспедиция собрала уникальный материал по населению рептилий и герпетофауне Центральных и Заунгузских  Каракумов, Копетдага, долины Аму-Дарьи, Мургаба, Тенгиза, Капланкыра.
                Туркмения стала для Тимофеича вторым домом, а товарищи по экспедиции – семьей и навсегда самыми любимыми друзьями. Экспедиция начиналась в конце марта-апреле. Однажды В.М.Макеев приходил в лабораторию и многозначительно говорил: «Уже зацветает урюк…» Это означало, что все, пора пришла. Экспедиция работала весной и осенью, по 2-2,5 месяца. В экспедициях Тимофеич был необычайно гармоничен. Нужно подчеркнуть, что герпетолог – очень опасная специальность.  И, как никакая другая, связана с взаимовыручкой, доверием, самоотверженностью и профессионализмом товарищей. Про Тимофеича в поле В.М. Макеев как-то сказал: «Если змею держит Божанский, значит, я совершенно спокойно могу считать щитки на ее голове».

На фоне тяжелой профессиональной работы он умел все – и варить суп «из топора», и поставить  палатку  во время песчаной бури, и  налаживать примитивную лагерную технику, и устроить баню посреди пустыни. А еще он привносил в мужицкий дух экспедиции интеллигентность и даже эстетику. Эти его качества особенно пригодились, когда в экспедиции стали появляться женщины.
 

                Кроме Туркмении, в начале 80-х Тимофеич много времени проводил и на Кавказе, собирая материал для диссертации по кавказской гадюке. Кавказский заповедник стал для него еще одной любимой точкой на земле. Он провел там несколько полевых сезонов, но уже не в большой экспедиции, а, как правило, с  кем-то из товарищей - Д.Семеновым, С.Кудрявцевым, А. Рудковым. На основе этих полевых исследований и наблюдений за кавказской гадюкой в неволе были сделаны заключения, расширившие представления об этом редком животном.
После ухода из ВНИИприроды только в отпуске, благо у преподавателей он был продолжительным, Тимофеич мог поработать герпетологом. И это было главной причиной, по которой он соглашался участвовать в том или ином проекте. Но материальные соображения тоже были очень важны, потому что в самом начале девяностых было время, когда зарплаты во ВНИИприроды не платили вовсе, а мы оба работали там. Поэтому нужно было «шакалить» –так Тимофеич называл разные побочные заработки.
                Обычно это были прикладные исследования, связанные с каким-нибудь строительством. Но иногда получалось и сделать что-то по собственной инициативе. Например, в середине 90-х годов Тимофеич вдвоем с нашей подругой и коллегой Г.В.Полыновой получил грант фонда Макартуров  на проектирование в Астраханской области герпетологических заказников. Мы уже были хорошо знакомы с территорией: именно с Астраханской области начинались в свое время работы по созданию региональных кадастров животного мира, а Тимофеич  вел  в этом проекте герпетологический раздел. Ему было где развернуться, потому что в Астраханской области разнообразие рептилий и амфибий  велико, как мало где еще в России. Эти работы были довольно продуктивными, потому что два региональных  заказника удалось даже утвердить – «Пески Берли» и «Балхуны», а собранные во время учетов материалы были использованы при написании разделов Красной книги Астраханской области.
                В 1992 г. после операции Толя не курил два месяца и очень осторожничал. Но не поехать в поле, тем не менее, не мог, – это была экспедиция по кадастру животного мира Псковской области. Ездили они тогда веселой мужской компанией, и кроме Тимофеича – все Вадимы: Авданин, Виноградов и Мирутенко. На следующий год мы поехали с ним вдвоем, я должна была дособирать материал для составления карты местообитаний животных, а у Тимофеича была герпетологическая задача: он  вез два мешка змеенышей для выпуска в природу. К тому времени появлявшихся в московском серпентарии гадючат обычно выпускали где-нибудь в безлюдных местах тех районов, где производили отловы, и Толя взялся выполнить небольшое поручение.  Поездка 1993 г. запомнилась невероятной безмятежностью природы (это был самый конец сентября - начало октября), улетали журавли, опадали листья, грибы в лесах стояли замороженные. Тихо и безлюдно было в городках, которые мы посещали – Дно, Печоры, Бежаницы. Магазины стояли пустые, столовые в выходные не работали, кафе закрывались на спецобслуживание, и в Бежаницах мы два дня питались вареными яйцами. А в Москве тем временем бушевали страсти, о которых нам во Пскове только и рассказали.
                В конце 90-х годов три года подряд во время отпуска Тимофеич работал в окрестностях Озерейки под Новороссийском, участвуя в разработке экологического раздела по проекту  Каспийского трубопровода. Там ему было что делать как герпетологу: еще сохранилась средиземноморская черепаха, встречалась изумительная зеленая средняя ящерица, многочисленные желтопузики пугали отдыхающих и дачников своей змеевидностью. Да и лягушек было море, одних квакш, хорошеньких, как брошки, десятки только на территории пансионата, где мы базировались. Толя провоцировал самцов на «пение» с помощью диктофона, и за время, пока раззадоренное «чужим» животное, ничего не замечая, орало, Тимофеич подкрадывался к нему и фотографировал. Он вообще много фотографировал животных. В его архиве почти ? всех слайдов посвящены им. Чтобы сделать нужный портрет, он прибегал к разным уловкам. Рептилий чаще всего клал ненадолго в холодильник (если он был). Процесс съемки желтопузика мне удалось как-то утром застать.

                А еще рядом с Озерейкой, в соседней долине располагался знаменитый завод Абрау-Дюрсо. Мы старались проложить наши маршруты так, чтобы в конце оказался небольшой рынок с местным вином и крошечная закусочная, где пекли пирожки с капустой. Перекусывали на берегу молочно-зеленого озера Абрау, подкреплялись сухим винцом, разговаривали, подкармливая местных собачек. И шли еще 5 км до Озерейки. А с перевала было видно море...
                В 90-е годы в жизнь А.Т. Божанского пришло еще одно направление деятельности. Он стал бессменным участником проектов Научного центра «Охрана биоразнообразия» по созданию кадастров животного мира. Сначала это была Астраханская область, потом – Псковская, и, наконец, грандиозная десятилетняя работа над кадастром животного мира Ямало-Ненецкого округа. Именно в процессе кадастровых работ А.Т. Божанский изучал экологические особенности земноводных и пресмыкающихся, определяющие возможность количественных оценок ресурсов этой группы животных. Исследование закономерностей распределения рептилий и амфибий в бедных рептилиями северных районах удивительным образом помогли Тмимофеичу сформулировать тему и наметить красную линию будущей докторской диссертации. Мы ездили вместе, и помимо герпетологической работы, Тимофеич выступал организатором и координатором. Ведь и в Пуровском, и в Надымском, и Красноселькупском районах в охотничьих структурах работали уже его ученики!

                Его встречали как родственника. Да и незнакомые люди через несколько дней общения проникались к нему самыми теплыми чувствами. А студенты, которых он брал с собой (последний раз это были уже тимирязевцы), чувствовали, наверное, помимо уважения к своему преподавателю, еще и зависть к его удивительной судьбе, интересной и разнообразной жизни.

                Экспедиции в Красноселькупский район ЯНАО в 2004 и 2005 гг. стали последними в жизни Тимофеича. Особенно тяжело далось поле 2004 г. Сезон был трудный, жить пришлось в небольшой палатке вчетвером. Было холодно, очень сыро, болота буквально сочились, стекая в Таз водяной бахромой. Но зато какие мы видели места! Мы ходили по заросшим насыпям сталинской железной дороги, рассматривая сохранившиеся рельсы производства еще 19 века, и впитывали совершенно новую информацию. Только после экспедиции мы стали искать литературу, пошли в краеведческий музей Красноселькупа и узнали об этой грандиозной, брошенной,  и поэтому совершенно бессмысленной стройке.
                А у Тимофеича почти три месяца спустя не заживали язвы от укусов мокрецов. Именно тогда я впервые стала пилить его, чтобы он проверил кровь. Если бы…

                Наверное, нужно написать о том, что за идея - оценка ресурсов амфибий и рептилий. Большинство «чистых» зоологов и часть сугубых охотоведов считает, что речь идет о «рогах и копытах» - так я образно определяла утилитарный подход к трактовке этого понятия. Естественно, на самом деле – это пушнина, мясо и все остальное. В отношении герпетофауны в таком ракурсе можно рассматривать только таких ее представителей, как лягушки, которых едят, и немногих обладателей прочной и красивой кожи. К нашим змеям и ящерицам это применимо мало, поскольку они очень малы, а шкурку имеют тоненькую. Разве на ремешки для часов или браслетики подойдут. Лягушек у нас не едят, но учеты и оценки ресурсов в Астраханской области провести пытались – какие-то бизнесмены выходили на Тимофеича, хотели наладить экспорт во Францию.
                Но есть и совершенно уникальный ресурс. Это змеиный яд. Это вещество давно и небезуспешно изучают биохимики во всем мире. И не только с целью получения противоядий и сывороток. Дело в том, что яд змей каждого вида уникален по своему составу и имеет чрезвычайно сложную формулу. Из ядов выделяют огромное количество активных веществ, многие из которых уже нашли применение в фармацевтике. И именно для того, чтобы сохранить неповторимые и неизвестные пока свойства змеиных ядов, нужно очень внимательно изучать и оценивать их количество и «запасы».
                И еще одно направление, требующее оценки ресурсов – это зооторговля. В последние десятилетия ее объем в мире неуклонно увеличивается и сопоставим с оборотом оружия и наркотиков. И поскольку далеко не все виды разводятся в неволе, очевидно, что при непременном росте спроса вопрос о ресурсах встанет очень скоро. Конечно, в первую очередь это касается экзотических видов, но ведь наши гадюки и ящерицы – экзотика для арабских стран и Америки. Значит, нужно считать, чтобы хотя бы представлять, сколько это может стоить. И здесь уместно упомянуть, что работа А.Т.Божанского в Ямало-Ненецком округе показала, что 70% стоимости наземных позвоночных животных округа (а это десятки миллиардов рублей) составляют именно лягушки!
 

                Тимофеич проявил себя на кафедре не только специалистом - универсалом, но и человеком абсолютно безотказным, берущим на себя любую работу, если, кроме него, ее некому было выполнить. В те годы он преподавал шесть! дисциплин: охрану природы, экологию, зоогеографию, природопользование, дополнительную продукцию охотничьего хозяйства, зоологию и теорию эволюции. По большинству из них именно А.Т. Божанский был разработчиком новых программ, пособий и методических материалов для студентов. Конечно, Тимофеич пришел не на пустое место. На кафедре еще оставались легендарные «старики» - А.Г.Томилин, П.Г.Репьев. Особенно почтительно относился Тимофеич к А.Г.Томилину, а его пособие по зоологии считал едва ли не самым удачным в своей категории: ведь пособия для студентов заочников должны были быть не только исчерпывающе полными, но и как можно более краткими. Свои программы и методички Тимофеич старался сделать похожими именно на томилинские.
                Специального упоминания заслуживает спецсовет, который сохранился и работал при кафедре в те годы благодаря А.Т. Божанскому. Будучи ученым секретарем совета, он взваливал на себя всю работу по подготовке к защитам соискателей и оформлению их документов. Здесь следует отметить, что в 90-е годы именно совет в РГАЗу был единственным докторским, где можно было защитить диссертации на соискание ученой степени по охотоведению.

                Несколько лет, благодаря А.Т. Божанскому, на кафедре удавалось сохранять традиции знаменитого пушно-мехового института в Балашихе, что отмечали выпускники тех лет на традиционных июльских встречах. Об особом духе старого пушмеха много рассказывали ветераны кафедры и те, кто оканчивал этот ВУЗ. Многие бывшие выпускники, ставшие корифеями российского охотоведения и охраны природы, и крупные ученые из других ВУЗов и ведущих научных учреждений, при Божанском входили в состав защитного ученого совета. Очень любил приезжать в Балашиху на защиты В.Е.Флинт, отмечавший необыкновенную душевность и психологический комфорт на кафедре, обязательно бывал на защитах В.В.Дежкин.
                Как преподаватель А.Т. Божанский очень выделялся на общем фоне. Дело в том, что он, пожалуй, единственный из представителей нашего поколения не только впитал знания и всю систему ценностей основателей отечественной охраны природы - А.Г. Банникова, Н.А. Гладкова,  В.Е. Флинта, Е.Е. Сыроечковского, Л.К. Шапошникова, С.М. Успенского, но старался передать и передавал все это ученикам. Кроме него никто из нас и не пытался  рассказывать, какими были и что именно сделали все эти замечательные люди. Студенты его, конечно, очень любили. Тут надо сказать, что контингент на кафедре охотоведения РГАЗУ всегда был очень специфическим. Здесь, как правило, получали высшее образование и некоторый профессиональный лоск те, кто уже работали в  структурах управления охотничьим хозяйством, заказниках, охотничьих и лесопарковых хозяйствах, зоопарках. Этих людей не нужно было «заинтересовывать», они были достаточно мотивированы. И, в том числе, поэтому трудно было удержать внимание таких студентов, дать им принципиально новый уровень и качество знаний.

                Среди своих студентов Тимофеич очень выделял людей, которые пришли в охотоведение по призванию. И, что очень важно, с такими студентами он быстро переходил «на дружескую ногу», уважая в них опыт и знания, полученные помимо него и до него. Он сам учился у этих директоров охотхозяйств и районных охотоведов. И очень радовался, кода ребята становились не только добротными практиками, но и могли поддержать теоретические разговоры, проявляли интерес к науке. Именно эти его ученики больше других уважали его – с его  широкой эрудицией, нестандартными и не  принятыми в классическом охотоведении подходами.
                Еще одним важным качеством Тимофеича была бесконфликтность. Обстановка на кафедре в начале его работы была довольно напряженной – среди преподавателей было много конфликтов, противоречий, каких-то мелких недоразумений. Постепенно, и многие сотрудники кафедры согласятся, благодаря влиянию Тимофеича, на кафедре стало как-то спокойнее и душевнее. Люди почувствовали себя соратниками, а не соперниками, стало меньше духа конкуренции. Но, тем не менее, работать становилось все труднее, поскольку на современном уровне преподавать в руинах, в которые постепенно превращалось здание, без современного оборудования и пособий, становилось невозможным. Тимофеич не был ни хозяйственником, ни администратором. Претило ему и чинопочитание – в коллективах, в которых он работал прежде, начальство принято было уважать не за должность, а как специалистов. И, конечно, совершенно не устраивали А.Т. Божанского нововведения в системе образования, которые в конце концов поставили на грань уничтожения старейший и единственный ВУЗ, где высшее охотоведческое, зоологическое образование можно было получить без отрыва от производства. Привело это все к появлению «асфальтовых» охотоведов – вчерашних школьников.
                И главное, из-за чего, в конце концов, работа на кафедре для Тимофеича стала невыносимой. Это коммерциализация образования, установка на «зарабатывание» денег на кафедре «без отрыва от учебного процесса», без малейших условий для ведения какой-либо научной работы. Кстати, то, что делал и писал  А.Т.Божанский в отпусках, неизменно считалось научной работой кафедры! Плюс ко всему безответственный авантюризм руководства в принятии совершенно необоснованных идей, - все это сделало дальнейшее пребывание А.Т.Божанского на кафедре экологии и охотоведения невозможным.
               Последние 5 лет А.Т. Божанский работал на кафедре зоологии -Московской сельскохозяйственной академии им. К.А.Тимирязева. Именно с его именем и активностью связано возникновение на этой кафедре специальности «охотоведение», и становлению нового направления Тимофеич отдавал все силы, работая в полном смысле слова на износ. Студенты Тимирязевки были совсем другими. Очная форма обучения означала, что основной контингент вчерашние школьники, преимущественно городские. Единицы учились целевым образом, когда учебу оплачивали региональные управления охотничьего хозяйства. Конечно, Тимофеичу не хватало охотоведческой среды, ему трудно было практически в одиночку донести до студентов всю массу знаний и достижений российского охотоведения, показать его роль не только в организации рационального использования биологических ресурсов, но и охраны природы России, в становлении заповедного дела.

                Но кое-что уже стало получаться. Появились ученики, в том числе такие, которых можно было брать с собой в поле, в настоящие далекие экспедиции. С Тимирязевской академией А.Т. Божанский связывал свою дальнейшую судьбу, планируя и дальше учить охотоведов, защитить докторскую диссертации по ресурсам рептилий России. Ему нравилось новое место работы, он чувствовал себя нужным, ощущал уважение, которое проявляли к нему, как специалисту и человеку, коллеги.
 

                 Этот хитрец четко просекал, когда мы оба засыпали, и залезал к Толе под бочок. В 2006 г. его не стало, и Тимофеич очень переживал, потеряв верного друга. И еще долго на вопрос по мобильнику: «Где ты?», отвечал: «Сижу на могиле Мака». Больше решили не заводить – слишком тяжело прощаться, а он считал, что может еще пережить собаку и не хотел этого…
 

                Мы много ездили по Крыму. Поскольку это давно освоенная туристами земля, все самые интересные и достопримечательные места стали традиционными туристическими маршрутами. Поэтому приходилось присоединяться к этим случайным сборищам самого разного народа. Но нам  удивительно везло. Попадались, как правило, компетентные экскурсоводы, знавшие гораздо больше, чем рассказывали.

                Поэтому всегда была возможность что-нибудь выведать «сверх программы». И, кроме того, нам как-то удавалось абстрагироваться от толпы и вытоптанных дорожек и видеть только то, ради чего все эти толпы нагрянули: неповторимые крымские пейзажи, великолепие старинной архитектуры,  расчетливость древних строителей, выбиравших самые удобные места для своих крепостей.

Последняя поездка в Крым состоялась в сентябре 2006 г. Мы решили побродить по западному побережью – от Судака до Керчи.  Жили в Феодосии,  и поскольку вода была +14? и  «моря не было», уезжали куда-нибудь, чаще всего в Коктебель. Возвращались по волошинским тропкам, легко проходили пешком до Феодосии. Тимофеич был неутомим, много фотографировал: последние годы появился цифровая камера.

                А первый раз мы поехали в Ленинград вместе  на последнюю зоогеографическую конференцию. У обоих были там стендовые доклады, но Толя в основном общался с коллегами из ЗИНа – он очень любил питерскую зоологическую тусовку, и высоко ценил их профессионализм. Свою диссертацию он отвозил на отзыв именно И.С. Даревскому, да и потом всю жизнь то и дело возникали какие-то совместные дела.
                Последнее, не состоявшееся,  путешествие должно было окончиться тоже в Питере: 30 мая 2007 г. мы на корабле должны были стартовать по северо-западному речному пути, с посещением Валаама, Кижей, Гориц и других «намоленных» мест. Тимофеич так мечтал об этой поездке, что до последнего момента не соглашался начать лечение, все откладывал на потом. 16 июня 2007 г его не стало. На его памятнике написано «зоолог  Анатолий Тимофеевич Божанский». И нарисована черепаха с постера, подаренного участникам Первого всемирного герпетологического конгресса в Кантенберри.
                Вот такой был Тимофеич, один из нас, еще молодого по ощущениям и образу жизни среднего поколения, которое мемуары до сих пор только читало или писало об учителях. Судьбе было угодно, чтобы среди наших друзей и коллег, он стал одним из первых, о ком можно только вспоминать. И его никогда не забудет никто из тех, кто его знал.
Конечно, мне жаль молодости. Но она была!  И мы с Тимофеичем прожили очень богатую, интересную жизнь. А вот наша совместная старость, о которой мы мечтали, не состоялась. Чтобы тихо вставать рано утром, варить кофе и попивать его, пока второй спит, сидеть за компьютером за работой или читать, дожидаться друг друга с работы (мы знали, что без нас не обойдутся, и преподавать придется всегда), что-то мастерить по дому, рисовать, ходить гулять на пруд и в лес…Он ушел. И вслед за ним ушла в небытие по аллее старого парка пара стариков, держащихся за руки…