Комментарий от Дёжкина

2. ГОЛОСА ИЗ ГЛУБИНКИ


           С главным героем этого комментария мы уже встречались в БиоДате.. Я упрекнул его в том, что в вопросе, который он задал Президенту, не прозвучала заповедная тема (См. «Семен, почему же ты не спросил…») Не думаю, что Семен Климович Устинов,  прекрасный таежник, зоолог, этолог, умный, благожелательный человек, потомок байкальских староверов, обиделся на меня за это. Как давний заповедный сотрудник он понимает, насколько больна  проблема государственного управления охраняемыми природными территориями и как она волнует единомышленников. Ведь уникальная, единственная в мире заповедная система России не имеет авторитетного руководящего органа и во многом зависит от прихоти случайных чиновников. Так что вопрос попал бы в точку. Но в то же время, я вспомнил, что существует прецедент: публичное обещание Президента журналисту .В.Пескову создать такой орган, что оно до сих по не выполнено и, быть может, и Семен оказался бы в роли задающего ненужные вопросы. По крайней мере, сибирский лес, о котором он говорил, в последнее время постепенно  втягивается в сферу государственных интересов (я отнюдь не имею в виду чрезвычайно спорный «Лесной кодекс») и Правительство начинает осознавать, что в стране имеются богатейшие лесные  ресурсы и, пока они не оказались за бесценок в Китае, Корее и Японии, о них неплохо бы позаботиться. Так что Семен в свое время проявил государственную заботу о сибирском лесе…
               Но это, господа, присказка, которая, как говорится, пришлась ко времени. Об Устинове я вспомнил, подбирая очередные  материалы о российской глубинке. Мне в руки попала его новая книга «Вести от Синих гор», и я был буквально поражен. Я давно уже знал автора как прекрасного полевого эколога, знатока заповедного дела, интересного зоолога-популяризатора, что, в общем-то, немало. В насыщенном общении с ним я когда-то провел около двух недель на берегу Байкала, на стационаре Байкало-Ленского заповедника. И был ему очень благодарен и за это общение и за, невозможное в наше время, вертолетное путешествие (почти три часа лета в одну сторону!).
             Из рассказов  Семена   об его таежных скитаниях я уяснил, что он убежденный таежник-одиночка, любит ночевать в тайге, где любое толстое поваленное дерево может служить  ему приютом (надо лишь отвернуть пласт коры и от дождя чуть прикрыться пленкой), что ему совершенно не свойственен страх перед встречей с медведями. Я, конечно, слушал его, верил, ибо он абсолютно честный человек, завидовал и, говоря откровенно,  чувствовал собственную неполноценность, ибо не любил одиночества в лесу, да еще  в ночном, «начиненном» медведями (место, где находится научный стационар Байкало-Ленского заповедника, наш с Семеном друг, Олег Гусев, предлагал когда-то назвать  «Берегом бурых медведей»). Подтверждение услышанному я нашел в уже упоминавшейся книге. В ней описаны и походы по мрачным и непролазным  таежным местам, и уединенные ночлеги, и красота таежных пейзажей, и  с встречи с различными зверями и птицами и многое-многое  другое. Но главное, чем меня поразила книга «Вести от Синих гор», – красота, образность и, я бы сказал, большое своеобразие  языка. Прости Семен, отныне  я всегда и везде буду говорить о пришвиновском уровне  письма замечательного эколога и писателя-натуралиста, глубокого и тонкого знатока природы Сибири - Устинова.  И не буду обзывать тебя «очень способным автором научно-популярных книг».
             Объем наших комментариев ограничен, в них нет возможности раскрыть языковые достоинства книги, но вспомним, что наша тема – глубинная Россия. И в книге Устинова имеются очень типичные  «глубинные» сюжеты о…таежных охотничьих зимовьях, об их роли в жизни и труде промысловых охотников и  их медленном трагическом умирании. Они как раз по теме. И из них виден прекрасный язык автора. Поэтому я выбрал их, хотя вся книга превосходна. . Итак, слово Семену Климовичу Устинову.

                     5.06.07    Профессор                 В.Дёжкин


2. Восточно-Сибирская глубинка. Умирающие зимовья

«Благословенная обитель»

          «В отличие от обыкновенного человеческого жилища – избы-дома в деревне, квартиры в городе  - таежное зимовье вызывает совершенно особые чувства. Маленькое, убогое, на взгляд человека в лесу случайного, строеньице уютно прикорнувшее на приподнятом берегу речки-ручья неподалеку о живописного утеса, полно необъяснимого очарования. Чутко дремлет оно в ожидании добропорядочного посетителя. Увы, есть у него и недруги. Бывает, почти с верхом – чтобы раздавить – заваливает его снегами, по крыше, стенам, двери и единственному окошечку наотмашь хлещут холодные ливни, мелкие долгие осенние дожди въедливо, неторопливо пробираются между бревнышками – плесень стараются поселить, скорее состарить зимовье. Ветром диким порою достает, налетев снизу по долине, он старается сорвать крышу, на худой конец – отломить сук от стоящего вблизи дерева, бросить в него – крышу проломить. Но придет сюда добрый человек, все поправит, продлит,  жизнь зимовейке. Раньше складывали их низенькими, а огонь клали на земляной пол (в крыше отверстие для дыма), позже из камня камелек выкладывали, а  после железную печку стали устанавливать. Гениальное изобретение! Не оценить ее способности почти мгновенно, тремя полешками нагреть зимовье. Из последних сил, бывало, притащишься из дальнего похода, мокрый замерзший, голодный. Трясущимися  руками, негнущимися пальцами, сломав несколько спичек, разожжешь печечку и через пять минут ты – человек! И рождается к обители этой благословенной самое благодарное чувство, как к живому существу. Иногда и не знаешь, кто и когда ее построил, а служит она бескорыстно всем нуждающимся.
  Я и сам со своими товарищами оставил построенными на своем пути по тайге несколько зимовий, знаю, что живы они по сей день, и радуюсь, что кого-то страждущего приняли и обогрели. Да останется добрая память безымянным строителям благословенной лесной обители! Благодаря ей охотник, исследователь,  и всякий путешественник могут жить, плодотворно работать, а порою и спастись от суровой, враждебной стихии…»

«Старые зимовья»

             В вершине ключа Сухого доживает свой век большое зимовье, когда-то оно было базою промыслового хозяйства. Это настоящий деревенский дом, вначале закрытый еще огромными пластами лиственничной коры. После рубероидом подновили. Вокруг унылая тишина, только в сухой траве шуршат полевки - в зимовье им ничем уже не поживиться: мой мешочек с рисом от прошлого посещения под потолком висит, не достать. Впечатление от ушедшей отсюда жизни усилила почти полная луна – в тишине короткой весенней ночи безмолвно плывет себе отрешенно на запад.
             С давних пор забирались сюда охотники за разным зверем, места богатые. Вижу у зимовья почти заросшие кустарником остатки конных саней, догнивающие. По зиме приезжали сюда и на тракторе – железа всякого повсюду разбросано. Здесь столь же древние, как и само зимовье, собачьи конуры – пять штук. И цепи для них поржавевшие, и кедровые корытца развалившиеся, из которых собак кормили хозяева. Под деревом, вдали от зимовья, разбросаны кости собачьего скелета…Все-все стремится затянуть, укрыть растительность: мхи, травы кустарники….
            Трактором люди завезли сюда и эту печку – двухсотлитровую бочку, приварив к ней стояк для трубы и дверку. Полкуба дров заложить можно! Да и банька рядом, под могучим кедром - давно людей дожидается…
…Зимовье -  барак скоро погибнет: внутри оно – стены и потолок – в плесени, на полу вода, углы прогнили. Ночевка теперь здесь  опасна – крыша провалиться может.
            У зимовья на пне ящерица прилегла – как символ тишины и запустения. Кругом сухие травы, новых еще мало, и ящерка с шорохом торопливым ушмыгнула туда, заопасалась, когда захотел подойти поближе. У зимовья много следов очень давнего былого присутствия человека, и все навевает грусть, все прошло…»

Зимовище за устьем Юхты Первой

              «…Недолго осталось жить и этому зимовью. Хозяин состарился, не приходит сюда больше, да и заповедник, нельзя. Стало оно бесхозным, только осенью .наведается кто из охраны, да вот я  нынче – совсем уж случайно. Много я видел разбросанных по тайге нашей стареющих-состарившихся зимовий, оставленных своими же состарившимися хозяевами. Сначала у них начинает протекать крыша, углы подгнивать. Долго ли коротко крыша падает, проваливается. Идешь мимо: черные полусгнившие бревнышки квадратом лежат, дверной проем уже без двери, как и окошечко без стекла – дыры темные, кособокие. Там угадываются нары, стол, кучка камней то ли от очага, то ли печка железная на них стояла. И обязательно - кладбищенская тишина сопровождением унылой картины. Чувство сострадания, как к живому, к ним приходит…А жили-то как! Дождись только осени! Вот он, строитель-хозяин – бодрый, молодой, заботливый, на неутомимом карьке-воронке подъезжает. Первым, правда, .Дамка-Соболька прибежал. Не торопясь обошел вокруг, мышь-полевку, в зимовье было наладившуюся, в траве шуганул, у пня знакомого ногу приподнял – отметил свое возвращение.
           - Ну, здорово! – ласково скажет хозяин, слезая с коня.- Принимай гостей!
           Печку-очажок растопит, тепло пойдет. Отогреваясь, бревнышки сами с собой заговорят, тепло раздвигает их: залежались тут без меня! В печке дрова добродушно потрескивают, труба – отзываясь – железно бумкнет, тоже теплу рада. Всем хорошо!.
          Поживет, поохотничает тут хозяин десяток дней, крышу, где надо, поправит, полевкины отметины со стола сметет, дров подзаготовит, что где упало на место положит.
        - Но, оставайся,- скажет,- осенью опять приеду, смотри, чтобы медведь не залез..
          Так было лет двадцать подряд. А после много лет его не было, и вот – пришла одинокая старость.
           У зимовья старый, трухлявый пень. Кто-то занес сюда семечко черной смородины. Росток зеленый нашел сбоку в прочной как камень стенке дырочку, которую прогрызла личинка жука-усача, пролез сквозь нее и этаким чудом из тьмы трухлявой явился миру: любуйтесь! Утехою старому зимовью.. Осенью еще и ягодки народятся, ни один лучик света Божьего не пропадет в тайге без пользы для живого»
.
                                                    Семен Устинов. «Вести от Синих гор»
                                                    АНО Издательство «Иркутский писатель».
                                                    2006. 253 с.